Падают, падают серые лица
В белые стёкла блеклых зеркал
Может всё это нам пригодится,
Переродившись в гниющий оскал.

Серое бремя устанет, и вечность
Смоет пустые блики в глазах.
Хочется просто сгореть и рассечься,
Тенью стекая по этажам.

Откровенно — всё пусто, но честно
Очень тесно стояли дома.
Так, что попросту не было места,
Чтоб из губ вылетали слова.

Прижимало сильней и сильнее,
Плоть и кости сминая в комок,
Набивая отравленным небом
Помутневший от света зрачок.

Как по маслу, но как-то свирепо
Ветер бил канонадой пощёчин,
То-ли намертво вбитым куплетом,
То-ли светом рябеющих точек.

Как одиннадцать цифр в подкорке,
Как маршрут до рассвета в окне,
Ты засела в мозгах, будто пробка
В настоявшемся, старом вине.

И пусть гаснут фонари, и перед бурею затишье,
Я вломлюсь в твой дом с цветами самой-самой первой вишни,
Поцелуем разрывая роковую тишину,
Я хочу, чтобы ты знала то, что я тебя люблю.

Под раскаты небосвода, терракотовый солдатик
Потеряет часть себя, чтобы банально доказать
Свою безудержную веру новоприбывшим богам,
А я просто неумело упаду к твоим ногам.

Поцелуем фейерверка и чернеющего неба,
Я пытался рассказать о том, что прозвучит нелепо
И банально... видишь, солнце: боги страсти и любви
В пыльных окнах светом разбросали конфетти.

Ветер рвёт
облака,
Тень
Танцует в углах —
Там
Пусты рукава.
И к тебе
Я приду
Не такой,
Как вчера,
Разложив
На ветру
Свою душу...
Дотла...

Город
Спит под дождём,
Шёпотом
Окликая
Тех,
Кто вышел
Вдвоём
По разбитому краю.

Мы идём
сквозь туман,
Где
Не
Видно ни зги...
Но
Глаза твои —
Странный
Свет
в багровой ночи.

Затянулись
Круги
Нитью в сердце
моём,
Как-то
Странно звучит
Эта песня
о том,
Что
Нельзя
повторить,
Что
Навек
потерять...
Так
смотри же мне вслед!
Я хочу...
Опоздать...

В кармане у меня немного денег,
На сердце — боль от давних пустяков.
Уже в меня навряд-ли кто поверит
В огромном поле бесконечных дураков.

Вновь разорвёт крик
Пыль тишины. Вспять
Нам не вернуть миг.
Слово не дать, не взять.

Слово — пустой звук,
Горе — немой крик,
Плач на душе двух —
Море для трёх пустых.

Поминутно взрывались обрывки
Фейерверка в влюбленных глазах.
Новогодне-впервые и хлипко
Снег висел на тугих проводах.

И в шипучем игристом осталось
Всё, что туго сжимало весь год.
То-ли боль, то-ли странная радость
Всё звала за собою вперёд.

Три тысячи строф в пожелтевших альбомах.
Три дня в беспощадных болезненных стонах.
Три нежных касания алеющих щёк.
Три выстрела чётко в гудящий висок.

Две строчки на память, пока не забылись...
Две розы и пламя сжирает папирус.
Две точки, а третья — пуля во мне.
Две ночи, и клятвы утонут в вине.

Один тонкий шанс разорвать расстояние.
Один миг объятий, а дальше прощание.
Один поцелуй, не касаясь губами.
Один. Я один где-то между годами.

Скрипел белый снег очень старой кроватью,
Мешая в мозгах налипавшие мысли,
Трещал и скулил, но пора собираться
Идти в новый год очень яркий и чистый.

Отравленный прошлым и нынешним чудом,
В которое верил всё так же — с опаской,
Я снова смотрю на изящное блюдо
Из пустотелой ребячьей раскраски.

Сжимая в руках раскалённый, но тусклый,
Помятый годами златой уголёк,
Мне кажется, сердцу до холода грустно:
Не тает, не бьётся и вряд-ли пойдёт.

Прижавшись покрепче к асфальту под снегом,
Я слышу слегка пробивающий стук:
"Оно всё же бьётся" — гляжу прямо в небо,
Сжирая зрачком фейерверка сюртук.

Таращится на тёплые глаза,
Как перед казнью на текучесть гильотины.
Топорщится худая голова...
И твердь земная — ватная перина.

А перед бурей в переломности речей,
Будто реквием прозвучат рассорки:
Я не могу терпеть твоих нравоучений, горячей
Их воспаленности — пары ядрёной водки.

Тревожится как муза в полусне
Моя потребность засыпать у станций.
По камушкам, по тропам, по весне
Я прибегаю, но опять пора прощаться.

И не взлететь, и снова тихо гасят свет,
Теперь я мажу крылья ярко-черной краской,
Я выжимал с немой агрессией пробел,
Чтобы подняться в небо, но не верил в сказки

И перед тем, как опалившись кануть вниз,
Я потерял тебя ни разу не увидев в триплекс...
И чтобы не исполнить свой заказанный каприз
Я смазал свои крылья чёрным воском, чтобы слиплись.

Две дамы не уснут в одной колоде,
А мне всё выпадали "дьявол" "три меча" и "башня",
Я говорил, что головы все канут в преисподнюю
И на гроб господень брызгами падёт кровавый кашель.

Дьявол должен плакать,
Видя твои руки и колени.
Как рисунки слякотью
С кровавой акварелью.

Поверит бог, поверит
Дьявол и другие тоже.
Excusez-moi, о леди,
Люди и другие рожи.

Я был так пьян, и правда,
Не увидел света в лицах,
И прорицатель мне сказал,
Что правда — это небылицы.

И как синица в ручках.
Я ненароком ускользну,
Я не люблю когда удушье,
Точно вызывает сатану.

Пᴏжᴇᴧᴛᴇʙɯиᴇ буʍᴀжᴋи,
Пᴩᴏʍᴏᴋᴀɯᴋи ʙ днᴇʙниᴋᴀх,
Оᴛᴨᴏюᴛ ʍнᴏᴦᴏ϶ᴛᴀжᴋи
Пᴏɜᴏᴧᴏᴛу ʙ ᴏбᴧᴀᴋᴀх.

Ꮲᴀɜжиᴦᴀя ᴨᴏᴧуʍᴇᴄяц,
Ᏼ ᴨᴀᴨиᴧᴧᴏʍᴇ ᴄᴇᴩых днᴇй
Ꭲᴇᴛᴩᴀхᴏᴩдᴀʍи нᴀ ᴄᴇᴩдцᴇ,
Ꭲᴀнцᴇʙᴀᴧᴀ ʙᴀᴧьᴄ ʍиᴦᴩᴇнь.

Ꮁдᴇ-ᴛᴏ ᴛᴀʍ ɜᴀ ᴦᴀᴩᴀжᴀʍи,
Ꮁдᴇ-ᴛᴏ ᴛᴀʍ нᴀ ϶ᴛᴀжᴀх,
Ꮇы дᴩуᴦ дᴩуᴦᴀ ᴨᴩᴏʙᴏжᴀᴧи,
Ожиʙᴀя ʙ ʍиᴩᴀжᴀх.

Без правил и без общего сюжета
Судьба катилась кубарем в кювет.
Я просто пропил всё впустую где-то
В ненужных перерывах на обед.

И без злосчастных эйфоретиков паршиво,
И без фальшивой правды затошнит.
Нева была построена сатирой,
Сатирики — хрусталик для слепых.

Вода разверзнется и брызнет на брусчатку
Слова утонут под пролетами мостов,
Я был потерян как какая-то перчатка
На Богословском под разрушенным крестом.